"Она поступила удивительно дурно!"
- не без удовольствия заметил Франсуа I, король Франции, узнав об обвинениях против юной королевы своего извечного соперника.
Взгляните на нее. Она имела имя до того, как историки забрали его, сделав всего лишь «Неизвестной». Сейчас я просто повторил это имя, чтобы напомнить о ней. И это – в конечном счете – серьезный, странный, реальный портрет Екатерины Говард, жены Генриха VIII, самой глупой из всех них. Эта картина – словно письмо из дома, убеждающее учителя, что ученик ведет себя хорошо во время своего отсутствия. Ее руки сложены в торжественном обещании. Ее веки отяжелели – смиренный взгляд тех самых глаз, которые когда-то сияли с такой смелостью. Сейчас эти глаза покорно смотрят в пустоту: уклончиво, надменно, уныло.
Черты ее лица разнообразны: прикасаясь к нему, можно было бы ощутить широту и ровность, неправильную угловатость, внезапное поднятие и утопленные скулы. Лента ее французского чепца почти не видна на гладком, полном подбородке. И, хотя она носит имя Говард, повествующее о войнах, землях, замках и о фамильной гордости, уходящую корнями в историю человеческой алчности, лицо на картине - как у простой крестьянки.
Между тем, во время написания портрета она была королевой. Выражение ее лица так не сочетается с черным цветом ее платья: тревожный пример художественного предостережения. Потоки густо расшитого золотого орнамента струятся по ее рукавам, обрываясь в пене накрахмаленных манжет. Хотя Генрих подарил своей «розе без шипов» все драгоценности, которые имел, надет только золотой шнурок с рубиновыми вставками, сверкающими, как капельки крови. Вся шея до лифа – ничего, кроме легкого, сдержанного заявления о своей женственности.
Этот скромный наряд – возможно, послание женщины о своей кончине.
Ни в ком нельзя было быть до конца уверенным, когда она родилась, - то были изменчивые годы между 1520 и 1525. Свое детство она провела во дворце Ламбет, красном от кирпича и однообразном, укутанном парами Ламбетской трясины. Воспитание ее было беспорядочным, без запретов и наказаний для девочки, которая до пятнадцати лет была предоставлена самой себе. Между одиннадцатью и пятнадцатью годами у нее была интрижка с учителем музыки. Спустя два года она и ее домашний секретарь сделались любовниками. К 1540 году она находилась при дворе, являясь фрейлиной Анны Клевской, бедняжки хаузфрау, чье замужество заключалось в поцелуе утром и таком же перед сном. Двор открыто высмеивал королеву с ее неловкими платьями и грубоватым невежеством. Брак был расторгнут, и две недели спустя Екатерина уже была новой королевой. Она умрет через два года, кровь из ее шеи потечет на траву Тауэр Грин, туда, где земля уже пропиталась кровью ее кузины Анны Болейн. У короля были претензии относительно ее целомудрия. Она совершила адюльтер с Томасом Калпепером, придворным Генриха (в ее кабинете нашлось неосторожное любовное послание). Она привезла с собой любовников юности, дав им должности у себя при дворе – акт глупости, бравады – возможно, чтобы помыкать ими и мучить тех, кто когда-то владел ее телом (хотя она была более чем готова к этому). Все они были арестованы по обвинению в измене. Калпеперу позволили умереть, как человеку благородного происхождения, отрубив ему голову. Двум другим, простому учителю и секретарю, напомнили о том, кто они, четвертовав, - орудуя при этом, словно ножом мясника: потроша их тела, разрезая и разделяя на части. Еще имея воздух в своих легких, они могли проклинать себя, короля и девицу, которая соблазнила их, пока не затихли навсегда. Потоки их крови растекались по городу, превращая Лондон в живодерню.
Песня, написанная еще раньше, к коронации Генриха – как говорят, быть может, им самим – напоминает о Екатерине: бесстыдной, горячей, с длинными волосами, как две реки, развивавшиеся на ветру, пока она танцует галлиард, одетая в золотое мерцание свечей, переходя от партнера к партнеру:
Была я девицей,
Таких и не счесть.
Всем златом английским
Меня не развлечь.
Двенадцать уж лет
В озорстве протекли.
И двое придворных
Мой пыл разожгли.
Минуло пятнадцать.
Широк белый свет –
Свободный иль в узах, -
Но равных мне нет…
Ни в ком нельзя было быть до конца уверенным, когда она родилась, - то были изменчивые годы между 1520 и 1525. Свое детство она провела во дворце Ламбет, красном от кирпича и однообразном, укутанном парами Ламбетской трясины. Воспитание ее было беспорядочным, без запретов и наказаний для девочки, которая до пятнадцати лет была предоставлена самой себе. Между одиннадцатью и пятнадцатью годами у нее была интрижка с учителем музыки. Спустя два года она и ее домашний секретарь сделались любовниками. К 1540 году она находилась при дворе, являясь фрейлиной Анны Клевской, бедняжки хаузфрау, чье замужество заключалось в поцелуе утром и таком же перед сном. Двор открыто высмеивал королеву с ее неловкими платьями и грубоватым невежеством. Брак был расторгнут, и две недели спустя Екатерина уже была новой королевой. Она умрет через два года, кровь из ее шеи потечет на траву Тауэр Грин, туда, где земля уже пропиталась кровью ее кузины Анны Болейн. У короля были претензии относительно ее целомудрия. Она совершила адюльтер с Томасом Калпепером, придворным Генриха (в ее кабинете нашлось неосторожное любовное послание). Она привезла с собой любовников юности, дав им должности у себя при дворе – акт глупости, бравады – возможно, чтобы помыкать ими и мучить тех, кто когда-то владел ее телом (хотя она была более чем готова к этому). Все они были арестованы по обвинению в измене. Калпеперу позволили умереть, как человеку благородного происхождения, отрубив ему голову. Двум другим, простому учителю и секретарю, напомнили о том, кто они, четвертовав, - орудуя при этом, словно ножом мясника: потроша их тела, разрезая и разделяя на части. Еще имея воздух в своих легких, они могли проклинать себя, короля и девицу, которая соблазнила их, пока не затихли навсегда. Потоки их крови растекались по городу, превращая Лондон в живодерню.
Песня, написанная еще раньше, к коронации Генриха – как говорят, быть может, им самим – напоминает о Екатерине: бесстыдной, горячей, с длинными волосами, как две реки, развивавшиеся на ветру, пока она танцует галлиард, одетая в золотое мерцание свечей, переходя от партнера к партнеру:
Была я девицей,
Таких и не счесть.
Всем златом английским
Меня не развлечь.
Двенадцать уж лет
В озорстве протекли.
И двое придворных
Мой пыл разожгли.
Минуло пятнадцать.
Широк белый свет –
Свободный иль в узах, -
Но равных мне нет…
Комментариев нет:
Отправить комментарий