Екатерина Говард, или, как ее называли современники, леди Кейт, родилась в семье младшего из Говардов - сэра Эдмунда. После смерти матери леди Кейт была отдана на воспитание к вдовствующей герцогине Агнессе Норфолк, мачехе Томаса Говарда. Ничто в детстве Кэтрин не подготовило ее к тому, чтобы принять корону. Герцогиня практически не занималась ее образованием: девушка едва могла писать и читать, и за неимением лучшей компании проводила время в обществе слуг - особых надежд на нее никто не возлагал.
Однако Кейт очень скоро поняла, что главное её достоинство — вовсе не ум и не благочестие, а женская привлекательность. Леди Говард очень рано начала нравиться юношам, и, будучи необремененной внутренними моральными запретами, отвечала кавалерам взаимностью. Кейт вовсе не была красавицей, однако она обладала ярко выраженной сексуальностью. Известно, что в юности у Кейт было, по крайней мере, два близких друга — Генри Мэнокс и Фрэнсис Дирхэм. Очевидно, дело с Мэноксом ограничилось флиртом и, максимум, несколькими поцелуями. Герцогине об их свиданиях кто-то донес, Кэтрин получила несколько оплеух, досталось и Мэноксу, но герцогиня ограничилась требованием, чтобы они больше никогда не встречались наедине.
А в 1540 году в штат королевы Анны Клевской была зачислена очередная привлекательная девушка из семейства Говардов. Пятнадцатилетняя Кейт Говард служила при дворе с 1539 года, благодаря протекции со стороны своего влиятельного дяди — сэра Томаса Говарда, герцога Норфолкского. Король мечтал о разводе и, разумеется, увлекся юной и красивой фрейлиной. Заметив то внимание, которое дарит престарелый король мисс Говард, Норфолк начал действовать — его прелестная племянница была ничуть не хуже своей казнённой кузины Анны Болейн! В общем и целом, граф Норфолк был свидетелем того, как одной его племяннице удалось добиться трона, и не видел причины сомневаться, что другая сможет подняться так же высоко. Кроме того, Кэтрин была молодой, послушной и гораздо более симпатичной…
К тому времени Генриху исполнилось 50 лет, больная нога давала знать о себе все чаще, к тому же, он сильно располнел. Несмотря на это, король сохранил былое обаяние. Именно тогда при дворе появилась мода на «внушительный» мужской костюм. Кэтрин он осыпал подарками, начиная от бриллиантовых подвесок и жемчужных ожерелий и заканчивая землями. Cчитается, что на подарки Кэтрин Говард Генрих VIII потратил больше, чем на четырех предыдущих королев вместе взятых. Развод, к облегчению всех заинтересованных, был получен, и 28 июля 1540 во дворце Осландс, который не уступал Хэмптон Корту, состоялась скромная свадебная церемония. Генрих наконец-то поверил, что нашел идеальную жену: красивую, покорную и добродетельную, и хотел побыть с ней вдвоем, прежде чем вернуться ко двору, где нужно было «жить на публику», а он так устал… С Анной Клевской, которая, казалось, была гораздо более счастлива в своем новом положении «любимой сестры короля», нежели королевы Англии, Кэтрин удалось наладить теплые отношения: Рождественские праздники 1541 года они провели вместе, часто ужиная в компании с королем и танцуя допоздна. Когда Генрих преподнес Кэтрин, в числе множества других рождественских подарков, кольцо и двух щенят, она, заметив, что те нравятся леди Анне, с радостью передарила их с добродушного разрешения короля. Принцесса Мария плохо относилась к новой мачехе, которая была младше ее на 9 лет. Казнь ее она воспримет холодно, в отличие от девятилетней принцессы Елизаветы, которая, услышав об этом, поклянется никогда не выходить замуж... После свадьбы Генрих будто бы помолодел на 20 лет - при дворе возобновились турниры, балы и прочие развлечения, к которым Генрих оставался равнодушен после казни Анны Болейн. Он обожал свою юную супругу - она была невероятно добра, простодушна, искренне любила подарки и радовалась им, как ребенок. Генрих был так влюблен, что в честь свадьбы заказал отлить золотую монету с надписью: «RUTILANS ROSA SINE SPINA» («Ослепительная роза без шипов»), как он часто называл Кэтрин. Монета “Корона Роз” вскоре вышла из обращения и превратилась в редкость.
Кэтрин была совершенно неопытной в дворцовых интригах, и это делало ее легкой жертвой таковых. Однако у нее было доброе сердце. Узнав, что у престарелой Маргарет Пол, леди Сальсберри, томящейся в Тауэре 2 года, нет подходящей одежды, Кэтрин послала ей теплые вещи. Так же по ее просьбе освободили Томаса Уайетта, который сидел в Тауэре за очередную провинность. Это был очень популярный шаг при дворе, а Генрих не мог нарадоваться на еще одну добродетель своей жены. Однако юная Говард была крайне неосторожна в своих поступках - Кейт приняла ко двору всех своих «друзей юности», а они слишком много знали о жизни королевы до замужества. Вскоре при дворе появился Френсис Дирхэм, который получил место в свите, угрожая рассказать о прошлом королевы: когда Кэтрин Говард была на попечении герцогини, она влюбилась в Дирхэма, и они даже заключили брачный контракт. Затем он уехал искать состояния в Ирландию, а по возвращении обещал жениться на Кэтрин. Но, к несчастью для Дирхэма, сердце Кэтрин остыло. Ее новым фаворитом был Томас Калпепер, кузен, которого она знала с детства, а теперь один из фаворитов королевского двора. За несколько месяцев ее детское увлечение переросло в нечто более глубокое и опасное. Новая королева не очень устраивала архиепископа Томаса Кранмера – ее дядя, Норфолк, активно выступал против дальнейшего проведения церковных реформ. Однако до поры до времени Кранмер и его друзья предпочитали скрывать свои планы: юная Екатерина приобрела влияние на своего пожилого супруга; кроме того, она могла родить сына, что очень укрепило бы ее положение при дворе. Такой вариант был более чем возможен: Ричард Джонс даже посвятил свою книгу «Рождение Человечества», первый труд по искусству акушерства в Англии, «нашей милостивой и добродетельной Королеве Кэтрин», выражая тем самым общее желание, чтобы она скорее зачла долгожданного наследника престола.
«Thomas Cranmer» by Gerlach Flicke
Однако вскоре до архиепископа дошли слухи о «легком поведении» королевы, и он увидел в этом возможность удалить от короля неугодную. Один из мелких придворных служащих, Джон Ласселе, на основе свидетельства своей сестры, ранее служившей няней у старой герцогини Норфолк, донес Кранмеру, что Екатерина была долгое время в связи с неким Френсисом Дирхэмом, а некто Мэнокс знал о родинке на теле королевы. В итоге собрав больше догадок, чем улик, и страшась королевского гнева, Кранмер написал письмо и подложил его Генриху в часовне ("не имея мужества устно сообщить ему об этом"). Король отказался верить, что Кэтрин, которой он так доверял, предательница. Он приказал Кранмеру начать тайное расследование… Генрих назначил комиссию по расследованию изложенных обвинений, предварительно потребовав от ее членов полного неразглашения как факта создания комиссии, так и выводов, к которым она придет: свидетелей и обвиняемых допрашивали сами, рапорты и протоколы тоже писали сами. 5 ноября допросили источник информации, Мэри Ласелле, которая когда-то была камеристкой герцогини Норфолк. Она охотно рассказала, как когда-то посмеялась над Генри Мэноксом, который возмечтал о той, которую ему никогда не знать телесно, на что тот заносчиво ответил, что познал ее достаточно хорошо, потому что она его любит и даже отдала ему свою девственность. Итак, комиссия подтвердила, что Кранмер не солгал и что информация у него была совершенно верной. Когда Генриху VIII сообщили, что его наивная Кейт вовсе не такая уж «роза», он просто растерялся. Реакция короля была довольно неожиданной - вместо привычного гнева были слёзы и жалобы. Смысл жалоб сводился к тому, что судьба не даровала ему счастливой семейной жизни, а все его женщины либо изменяют, либо умирают, либо просто отвратительны. «Король принял дело Королевы очень близко к сердцу», - писал посол Чаприс. Королеве, между тем, так никто ничего и не сказал. Она поняла, что что-то произошло только потому, что ее Генрих со своими советниками внезапно исчез из Хэмптон Корт. Так или иначе, король ушел, не сказав ей ни слова, и больше Кэтрин мужа никогда не видела.
11 ноября королеву, которой не исполнилось и двадцати, переселили в аббатство Сион, оставив ей всего трех придворных дам. Ей не разрешили взять с собой ни драгоценностей, ни нарядов – только самое необходимое. По сути, это было предварительным заключением. Все "виновные", включая Мэнокса и Дирхэма, были сразу схвачены и допрошены. О том, что мнимая или действительная неверность королевы до замужества не шла ни в какое сравнение с предшествующей "чистой" жизнью самого Генриха, никто не осмелился и подумать. Норфолк с гневом сообщил французскому послу Марильяку, что его племянница "занималась проституцией, находясь в связи с семью или восемью лицами" - Говарды поспешили отвернуться от Кэтрин. В письме к Генриху Норфолк причитал, что после "отвратительных деяний двух моих племянниц" (Кэтрин и Анны Болейн), наверное, "его величеству будет противно снова услышать что-либо о моем роде". Герцог упоминал далее, что обе "преступницы" не питали к нему особых родственных чувств, и просил о сохранении королевского благорасположения, "без которого я никогда не буду иметь желания жить". В последний раз Кэтрин Говард попыталась увидеть Генриха, когда тот молился в Королевской Часовне, но стража остановила ее, и кричащую увела прочь. «Она была совсем дитя и ни в чем не могла отказать себе» - сказала Анна Клевская, услышав о неверности Кэтрин. Кранмеру досталось неприятное занятие – допросить Кэтрин. У бедной девушки была истерика, и даже архиепископу стало жаль ее. Она была слишком наивной, чтобы понять: признай она брачный контракт с Деренхамом, ее не смогли бы обвинить в измене, так как ее брак с королем считался бы недействительным. Но к тому времени схватили еще одного "виновного" - Калпепера, за которого Екатерина собиралась выйти замуж, прежде чем на нее обратил внимание Генрих, и которому она, уже став королевой, написала очень благосклонное письмо. Это единственное сохранившееся письмо Кэтрин. Оно было написано через 8 месяцев после ее свадьбы с Генрихом (с текстом с оригинальными ошибками можно ознакомиться здесь ):
«Господин Калпепер, Со всей сердечностью я вверила вам себя, умоляя прислать весть о том, как вы поживаете. Я узнала о вашей болезни, что меня так тревожит до тех пор, пока я не получу известие от вас, умоляя прислать мне весть, как вы поживаете, ведь ничего я не желала когда-либо так сильно, как получить возможность видеть вас и говорить с вами, что, уверена, случится совсем скоро. Мысль об этом успокаивает меня, и, когда я в очередной раз думаю, что вы вновь меня покинете, это разбивает мне сердца от сознания того, что я обречена на невозможность всегда находиться в вашем обществе. Я всегда уповаю на то, что вы останетесь верным исполнению обещанного мне, и в этой надежде я пребываю до сих пор, умоляя вас придти, когда моя леди Рочфорд находится здесь, потому что тогда мне лучше всего удастся быть в вашем распоряжении, а также благодаря вас за обещание оказать расположение к бедняге парню от меня, ведь одним из горестей является отпустить его, когда я не знаю никого, кому можно было бы доверить переписку с вами, и потому прошу вас взять его к себе, чтобы я могла иногда получать от вас весточку. Я прошу вас дать моему человеку лошадь, потому что для меня достать ее весьма хлопотно, и поэтому прошу прислать мне одну; поступая так, я остаюсь тем, о чем уже сказано, и таким образом я завершу, заверяя вас, что вскоре мы увидимся, и если бы вы были сейчас здесь, то могли бы видеть, с какой болью я это пишу.
Ваша до конца дней своих,
Кэтрин
P.S. Еще одно, о чем забыла: скажите моему человеку оставаться здесь со мной по вашему повелению это сделать».
Итак, обещанием королевской "милости" Кранмер выудил у Кэтрин признание, а тем временем удалось выпытать нужные показания у Дирхэма и Мэнокса. Генрих молча выслушал на заседании совета добытые сведения, а затем раскричался, заранее предрешив участь всех обвиняемых. Дирхэм и Калпепер были приговорены к смерти. После вынесения приговора в течение десяти дней продолжались перекрестные допросы – но они не выявили ничего нового. Дирхэм просил о "простом" обезглавливании, но "король счел его не заслуживающим такой милости". Подобное снисхождение было, впрочем, оказано Келпеперу, и 10 декабря оба они были казнены. Послушный парламент принял специальное постановление, обвинявшее королеву, и произвел знаменитый Act of Attainder, утвержденный парламентом 21 января 1542 года. По нему «женщина распутного поведения», вышедшая замуж за короля без «отчета Его Величеству о недостойностях, совершенных ею до брака», оказывалась повинной в государственной измене. Адюльтер с королевой или женой принца Уэльского объявлялся государственной изменой. Сокрытие свидетелями сведений о прошлом королевы или адюльтера с нею в настоящем каралось тюремным заключением за измену. В начале февраля 1542 г. леди Говард перевели в Тауэр, и 11 февраля Кэтрин и ее служанка, графиня Рочфорд, были обвинены в государственно измене высшей степени. Казнь была назначена через два дня. Имперский посол отмечал, что в тот день Кэтрин не только не плакала, но и попросила принести плаху в ее покои, чтобы она смогла потренироваться и умереть достойно. 13 февраля 1542 года выдалось холодным и сумрачным. На Тауэр Грин снова был установлен эшафот, покрытый черным бархатом. Кэтрин Говард было всего 19 лет. Согласно народному преданию, ее последними словами были: «Я умираю королевой, но предпочла бы умереть женой Калпепера». Если полагаться на исторические сведения, она приняла гораздо более достойный конец, назвав свое наказание «заслуженным и справедливым» и призвав всех присутствующих помолиться за короля вместе с ней...
Chapel of Saint Peter-ad-Vincula, Tower of London
Итак, Екатерина Говард стала пятой женой Генриха VIII и второй его женой, лишившейся головы. Она была похоронена в безымянной могиле в церкви Св. Петра в Оковах, что в Тауэре, рядом со своей кузиной Анной Болейн.
- Конец -
Комментариев нет:
Отправить комментарий